Казачьи песни

Как на Волге-реке, на Камышинке, живут казаки, люди вольные…

Как на Волге-реке, на Камышинке,
Живут казаки, люди вольные,
Донские, гребенские со яицкими;
У казаков — атаманушка 1)
По имени Ермак, сын Тимофеевич.
Не золота его трубочка вострубила,
Не звонкая, не громкая его речь возговорила,
Говорил-то нам Ермак Тимофеевич:
— „Уж вы слушайте, братцы, послушайте,
Дайте мне, Ермаку, думушку придумати:
Проходит у нас лето теплое,
Наступает зима холодная,
Еще где же нам зиму зимовать?
Нам на Волге быть — все ворами слыть,
На Яик идти — переход велик,
Под Казань идти 2) — Грозен Царь стоит,
Грозен Царь, Иван Васильевич;
У него много силы — армии,
Не мало, не много — сорок тысячей.
Не идти ли, братцы, нам на Иртыш реку?
Мы возьмем, братцы, Тобол город
И пойдем к Царю с повинною,
Возьмем топор со пикою».
Ловил Ермак, сын Тимофеевич
Своего наилучшего коня,
Вздевал свою уздечку тесьмяную,
Накладывать потники белы-бумажные,
И накладывал свое седелице черкасское,
Подтягивал двенадцать подпруг шелковых,
Не для красы, а для крепости;
Садился Ермак на своего доброго коня
И поехал к Царю своему с повинною.
Пешком идет Ермак, свою силу ведет,
Он идет потихохоньку и почастехоньку,
Подъезжает он к широку дворцу,
К широку дворцу царскому,
Ко крылечку окрашенному,
Он слез, Ермак, с добра коня,
Потихохоньку и почастехоньку,
Он пошел, Ермак Тимофеевич,
Во царски белые палатушки.
Он идет, Ермак, сын Тимофеевич,
Потихохоньку и почастехоньку,
Он взошел во царски белы во палатушки:
— „Ты здорово, батюшка наш, православный Царь,
Иван, сын Васильевич!
Я приехал к тебе, Ермак, с повинною,
Я шатался, мотался, Ермак,
По чисту полю и по синю морю,
Разбивал я, Ермак, бусы-корабли 3)
И татарские, и басурманские,
А больше — корабли государевы:
Государевы корабелички без приметушек,
Без царского герба».
Да возговорил наш батюшка, православный Царь:
— „Уж вы, гой еси, князья, бояре
И думные мои боярушки!
Еще что мне делать над Ермаком,
Иль казнити, или вешати?»
Да возговорил один думчий боярин:
— „Еще мало нам Ермака казнити, вешати».
Да возговорил Ермак, сын Тимофеевич:
— „Злодей боярин, не царский думчий!
Без суда хочешь меня казнити, вешати!»
Богатырская его сила подымалася
И богатырская его кровь разгоралася,
Вынимал Ермак из своих ножен саблю вострую:
Буйная голова от плеч могучих отвалилася
И по царским палатам покатилася.
Ермак в беде сидит, бедой крутить,
A думчие боярушки испугалися,
Из царских палатушек разбежалися,
А царская персона переменялася.

(С рукописи И. И. Железнова).

_________________
1) „Атаман» — происходить от новгородского слова „ватаман», т.е. начальник ватаги, голова, предводитель.
2) Казань взята в 1552 году.
3) Бусы-корабли, собственно, то же, что дубовые корабли, т.е. небольшие лодки, долбленые из одного дерева, с набивными из досок бортами.

¶ Опубликовано 24 Апрель 2012 † admin § ОТДЕЛ II. РАЗБОЙНИЧЬИ ПЕСНИ. ‡ Отзывов (0) ° Tagged: Н.Г. Мякушин. Сборник Уральских казачьих песен. 1890 г.

ПРИМЕЧАНИЕ К ПЕСНЯМ-БЫЛИНАМ (Н.Мякушин «Песни Уральского каз.войска»)

Некоторые песни-былины совершенно не казачьего творчества, а древне-русского, народного, и самый смысл их ничего не имеет казачьего, но почему они сохранились и поются в современном казачьем кругу, нам в этом укажет сама история. Известно, что казачество произошло из разноплеменных народов, стекавшихся со всех концов земли на широкую и раздольную Волгу и образовывавших там разгульные разбойничьи шайки. В эти шайки вошли „беглецы с брегов воинственного Дона, и в черных локонах еврей, и дикие сыны степей: калмык, башкирец безобразный, и рыжий финн, и с ленью праздной, везде кочующий цыган» 1)… Управителями же этих воинственных и буйных шаек были в большинстве русские, москвичи, из-за Камы, из Нижнего Новгорода, и проч., где, между ними, мы видим знаменитого в истории Ермака, покорителя царства Кучума. Всякому понятно, что в этом сбродном, разбойничьем притоне, бушевавшем на Волге и на Каспийском море, несколько различных наречий, нравов, обычаев и у каждого была своеплеменная бытовая история. Калмык, у досуга, напевал и восхвалял свои раздольные степи к своих героев-батырей, в роде Чингисхана и Тамерлана, башкирец, на тростниковой дудке (чебызга) печально наигрывал „Разорение» 2), жид и цыганин напевали в песнях свое бесприютное положение и кругосветное рассеяние, а русский, под влиянием горелки, воспевал вынесенные им со своей родины былины. В них он восхвалял древних русских могучих богатырей: Владимира — Красно-солнышко, Добрыню Никитича и других…

Разнообразная народная толпа эта сформировалась на Волге в дружную массу и, назвавшись казаками, время от времени роднилась между собою узами военно-разбойничьей жизни; в ней появились знаменитые предводители-атаманы, которые, в некоторых случаях, вредили, а в большинстве помогали русскому государству. Однако, не добрые слухи носились в народе о Волжских казаках и их атаманах и, по повелению в то время Иоанна Грозного, были высланы на Волгу стрельцы для укрощения казачьих разбоев, „ловить и вешать без разбора всех тяглых, беглых мужиков и всех мятежных казаков» 3)

Этим была прервана удало-разбойничья казачья жизнь на Волге и казаки вынуждены были искать себе другого приюта для свободы и разгула.

Большая часть из них, приблизительно около 600 человек, под предводительством атамана Ермака, отправилась вверх по Волге, проникла на северо-восток до реки Тобола и, преодолев великие преграды, в конце- концов, вступила в Сибирь и завоевала русскому государству Сибирское царство. Другие же пошли на Каспий, остановились на устье реки Яика. Чтобы не оставаться при море и не быть пиратами, казаки пошли вверх по реке Яику и, перенеся различные препятствия со стороны нападавшей на них, господствовавшей в то время по Яику Золотой орды, проникли по нему вверх верст на шестьсот и остановились, устроили пикеты, посты и дружно отражали нападавших на них полудиких кочевых народов.

Укоренившись таким образом на новом поселении, они организовали из себя казачье войско. О таком лихом поступке казаков узнало русское государство, и казаки не замедлили придти с повинною в вечное его подданство служить и отражать врагов государства за веру и Царя:
И государь простер на казаков
Свое благословенье столь далеко.
Что казачества с них не снял
И весь Урал от устьев до истова
Им в вечное владенье даровал.
Тогда завоеватели Яика
Дрались против отечества врагов,
Работали винтовка их и пика
Противу турок, шведов, поляков.
Но более заслуга их велика
Была в защите гранных берегов
Сторожевого, быстрого Яика,
Чем ограждались от кайсаков
Все приволжские селенья» 4).

Вот кто наши деды и вот почему у нас, в современном казачьем кругу, не забыты древне-русские былины, вынесенные нашими дедами из домов, с Руси, сперва на Волгу, а потом и на Яик, в тот глухой угол юго-восточного края того времени.

___________
1) Выдержка из стихотворения Пушкина.
2) Заунывный мотив, выработанный башкирами, производящий на них особенное впечатление.
3) Указ царя Иоанна Грозного.
4) Выдержка из стихотворения H. Ф. Савичева.

¶ Опубликовано 24 Апрель 2012 † admin § Другое ‡ Отзывов (0) ° Tagged: Н.Г. Мякушин. Сборник Уральских казачьих песен. 1890 г.

Сыр-матерый дуб

Как во далече, подалече, во чистом поле,
Выростал тут батюшка, сыр-матерый дуб.
У сыра дуба кореньице булатное,
У сыра дуба коринушко жемчужное,
У сыра дуба сучья-веточки хрустальные,
На сыром дубу листоченьки бумажные.
На сыром дубу было гнездышко соколиное,
Под сырым дубом было стойлице коневие.
Не ясен сокол над добрым конем насмехаться сталь:
— „Уж ты, кляча ли моя, кляча, сивый, резвый конь!
На тебе ли, сивый резвый конь, шерсть ослиная (оленяя)*)
А черно мясо на резвом коне что воронее!»
За обидушку то добру коню показалося:
Не ясен сокол со добрым конем позаспорились,
Они спорились не на сто рублев, не на тысячу,
Заложилися о своих буйных о головушках:
Доставалося соколу лететь чрез сине-море,
А коню бежать приводилося круг сини-моря.
Обегал он, славный, резвый конь, круг синя моря,
Добегал он до местечка до урочного,
А ясного, буйна сокола и в появи нет.
Напившись он, наевшись, он во стойло стал.
Прилетал ясен сокол ко добру коню,
Во когтях держал белую лебедушку.
Коню резвому ясен сокол извиняился,
Говорил ему речи ласковы, со повинною:
— „Уж летел я, ясен сокол, чрез сине-море,
Уж видал я гусей, лебедей, серых утицев,
Увидал я лебедушку, лебедь белую,
У лебедушки увидал я гогольчика:
У меня, сокола, очи ясные завидчивы,
Вот затем-то я, ясен сокол, и замешкался!

(Библиотека для чтения 1861 года, № 3).

___________
*) Некоторые поют „мышиная».

¶ Опубликовано 24 Апрель 2012 † admin § ОТДЕЛ I. Былины. ‡ Отзывов (0) ° Tagged: Н.Г. Мякушин. Сборник Уральских казачьих песен. 1890 г.

Индрик-зверь. (Вариант к былине про Устиман-зверя)

Не галичья стая подымалася,
Не звериное собраньице собиралося,
Не галичья стая в перелет летит,
Не звериное собраньице в перебег бежит,
Наперед бежит собака, лютый Индрик-зверь.
У Индричка копыточки булатные,
Шерсточка на Индричке бумажная,
Наперед его щетинушки запрокинулись,
На спиночке два блюдечка серебряны,
На блюдечках два яблочка катаются,
Жемчуг-бунчук рассыпается.
Подбегает собака ко быстрой реке,
Ко той реченьке, ко быстру Днепру.
Засвистал-то он, загаркал по звериному,
Зашипел-то он, собака, по змеиному;
Оттого-то Непречка всколыхалася,
Оттого-то с дубьев вершины посломалися.

(Из очерка быта Уральских казаков, соч. И. И. Железнова).

Харко

Увил, ухитил Харкушко
Себе тепло гнездышко,
На высоком, семиствольном осокоре,
И зажил в нем, словно во палатушках.
Под навесом, у корня осокорь-дерева,
И день, и ночь стоял наготове
Богатырский конь, оседланный;
Другой, заводной конь, вороненький,
Гулял на лугу стреноженный.
Питался храбрый Харкушко
От своих трудов праведных:
Рыбы, дичи, всякой живности
Не в пробор было у молодца;
Но история наша не о том гласит,
Чем питался удалой Харкушко,
История сказать должна,
Как над ордой он потешался:
Сидит, бывало, Харкушко
В своем теплом гнездушке,
Понюхиваете, бывало, Харкушво
Из рога табачок с вязовой золкою,
Глядит-поглядывает, бывало, Харкушко
Своими соболиными глазками,
В степь широкую, пустынную,
Не идут ли, не едут ли киргизы бритоголовые,
Мира крещеного враги лютые.
Вот видит удалой Харкушко:
Вечерком, при закате солнца красного,
Едет от Каракуля 2) толпа нарядная,
Толпа двуконная, шумливая, егозливая, —
То киргизские, хвастливые батыри,
Родов: Адайского, Тазварского, Черкасского.
Намерение их злое, басурманское:
Едут они искать брода не глубокого,
Едут искать перелаза не широкого,
Где б легче было и вольготнее
Перелезть Яик-реченьку,
Потом идти к матушке Волге-реке
Грабить, разорять селения расейские,
Иль-бо улусы калмыцкие, нагайские.
Для киргизов все единственно
Кого б ни разорять, кого б ни грабить,
Лишь бы добычу иметь богатую.
Но и для Харкушки все единственно,
До кого б там киргизы ни грабились,
На кого б ни точили ножи свои булатные,
На кого б ни припасали арканы крученые.
У Харкушки намеренье благое,
Благое намеренье, христианское:
Разбить, избить киргизских батырей,
Отбить у них охоту дурацкую —
Топтать зелены луга казацкие,
Мутить, сквернить воды Яицкие,
Пугать, гонять рыбу красную,
Рыбу красную, пужливую, прихотливую.
Подъезжают киргизы ко Яик-реке,
Становятся киргизы по край кряжа,
Того кряжа высокого, Индерского,
По край луга зеленого,
Того луга заповедного,
Расстилают по земле белы войлочки,
Все персидские, хивинские коврики,
Расставляют свои легкие джуламеечки.
Коней, стреноженных и спутанных,
Пущают пастись во зеленый луг,
Во зеленый луг, не кошенный, не тронутый.
Пущают без часовых, без караульщиков,
Разводят огонечки веселые,
Наводят котелочки чугунные,
Варят мясо кобыляцкое,
Тех кобыл ворованных.
Сидят киргизы за ужином:
Жрут махан, похваливают,
Пьют кумыс, покрякивают,
О голенища пальцы повытирывают,
Чрез бороды слюнами подзвикивают,
Пьют, жрут, прохлаждаются,
Надеждой будущих удач потешаются.
Любо, весело киргизам кумызничать:
Времячко стоит благодатное, весеннее,
Ноченька стоит тихая, прохладная,
Комаров и мошек в заводе нет.
Не чуют, не ведают киргизские батыри,
Что стережет их удалый Харкушко;
Дожидается Харкушко темной ноченьки,
Спускается со своего тепла гнездышка
И плывет Харкушко за Яик-реку.
Переплымши Яик-реченьку,
Ужом ползет к киргизскому лагерю.
…………………..
(С рукописи И. И. Железнова).

________________
1) По преданиям, сохранившимся в разных местностях Уральского войска, жизнь и подвиги удальца Харко, во время пребывания его на Яике, рисуются в следующей картине. Устроил Харко себе гнездо на высоком дереве, стоявшем на правом берегу Яика и оттуда наблюдал за ордынцами. Харко был сподвижником Степана Разина. То урочище, где у Харко было свито на осокоре теплое гнездо, прозвалось в народе Харкиным. Впоследствии, когда Яицкие казаки заселили низовья Яика, а это было в первой половине прошлого столетия, то, между прочим, построили на том урочище форпост, наименованный Харкиным, существующий и поныне ниже Калмыкова, верстах в 275 от Уральска и 225 — от Гурьева.
2) Кара-Куль — киргизское урочище, по-русски «Черное озеро».

Устиман-зверь

Как не пыль-то во чистом поле запылилася,
Не туманушки со синя-моря подымалися —
Появлялися со дикой степи таки звери:
Не два соболя бегут со куницею,
Наперед у них бежит стар Устиман-зверь,
На нем шерсточка, на Устимане, бумажная,
А щетинушки на Устимане все булатные,
Как на кажинной на щетинушке по жемчужинке,
Посередь спины у него, Устина, золото блюдо 1)
Не чистой-то жемчуг по блюду рассыпается —
Все-то звери лютые разбегаются,
Подбегали звери дивные к Яику-реке.
Воскричал, взгаркнул тут Устиман-зверь
Своим громким голосом:
Все сыры-дубы с кореньев посломалися,
А быстра река Яикушка возмутилася;
Устоял только один сыр-матёрый дуб.
На дубу на том сидел не сизой орел,
Не сизой орел, удалый добрый молодец.
Уж он метился из винтовочки глазом верныим,
Попадал же он Устину-зверю в ретиво сердце,
И падал тут Устиман-зверь на мать-сыру-землю:
Застонала мать-сыра-земля и расступилася,
Пожрала она зверя лютого,
Самого Устимана-разбойника 2).

(Из очерка быта Уральских казаков, соч. И. И. Железнова, ч. I изд. 1858 г., стр. 221, 222).

____________
1) Надо полагать — медный щит за спиной.
2) В лице Устимана-зверя, как говорить И. И. Железнов, мы должны видеть не настоящего какого-нибудь зверя, а старинного азиатского героя-богатыря, который, вероятно, делал нападения на русские жилища и которого, по дикости и зверству, казаки уподобили зверю. Когда и кем была составлена эта песня — неизвестно, но в старину она была в большом ходу на Урале, с 1820-х же годов ее почти не стало слышно.

Казак наезжает на разбойников

Как со вечера старой казак думу думаил,
На белой заре старой казак своего коня седлал,
На восходе-то солнца красного со двора съезжал.
Выезжал же старой казак на чисто поле,
Все на чисто поле, старой казак, на Куликово.
Не белые снеги-снежочки в поле забелелися,
Забелелася у старого воина головушка,
От головушки поседела вся его бородушка.
Наезжал же старой казак на диковинку,
На диковинку, старой казак, — на три дороженьки.
На дороженьках лежит, братцы, бел-горюч камень,
А на камешке все дороженьки порасписаны:
Как по первой по дороженьке ехать — быть богатому,
По другой же по дороженьке ехать — быть женатому,
Как по третьей по дороженьке ехать — быть убитому.
Становился же старой казак, стал думу думати:
— „По которой по дороженьке мне будет ехати?
Мне богатство, старому, братцы, не надобно,
Мне женитьба, казаку старому, все на ум нейдет,
Дай, поеду по дороженьке, где мне быть убитому.
Поехал я, старый, по дороженьке,
Наехал я, старый, на охотников,
На русских, удалых разбойников».
Возговорил старый, братцы, таковы слова:
„Примите меня, братцы, во товарищи».
Увидел он, старый, их злой помысел,
Что хотят они у старого коня отнять.
Возговорил старой казак таковы слова:
— „Убить вам, братцы, меня не за что,
И снять с меня вам, братцы, нечего:
Одна на мне сермяга и та — серая,
Одна пола — во пятьсот рублей,
А другая — во всю тысячу,
А всей сермяге и цены нету».
Вынул же он из налучня тугой свой лук,
Наложил на тетиву кленову стрелу,
Пустил же ее во сыру-землю,
Тут же ему покорились те охотники.

(Сообщил Н. Ф. Савичев).

Дюк Степанович

Из-за лесику было, лесу тёмного,
Из-за гор было, гор высокиих,
Выезжал-то тут Дюк Степанович,
Добрый молодец,
На своем-то на добром коне, в буром бахмате —
Под ним добрый конь, что лютый зверь разыграется.
Сам сидит он на добром коне, как ясен сокол,
За плечами-то у него крепкий лук-колчан,
Во колчане-то у него не мало стрел,
Что кажинная быстра-стрелочка — во пятьсот рублей,
А трем стрелочкам заветным и цены-то нет;
Во ушах у них перышки орлиные —
Не тех орлов. орлов турских, все заморских,
Что вилися на синем море, на Киян-море,
Да роняли свои перышки во Киян-море,
Собрали-то эти перышки корабельщики,
Привозили они эти перышки в Каменну-Москву.
Добрым молодцам эти перышки — в калёны стрелы,
Красным девушкам, да молодушкам — на диковинку.
Вот поехал он, Дюк Степанович, во чисто поле,
Он натягивал тугой лук крепкой ручкою,
Он накладывал на тетивочку калену стрелу,
Он по дням стрелял, по ночам сбирал свои стрелочки,
Где стрела стоит, тут свеча горит воску ярого.

(Библиотека для чтения, 1861 года, № 3).

Дотолева, братцы, про Киян-море не слыхано…

Дотолева, братцы, про Киян-море не слыхано,
А нониче на Киян-море собираются,
Собираются Сацкой, Пруцкой, Новоторженец;
Собирает он тридцать кораблей без единого,
Для себя убирает он Сокол-корабль,
Деревца ставит кипарисовы,
Двенадцать парусов канифасовых.
На корму сажал Илью-Муромца,
А на нос — Добрыню Никитьича.
Отваливает Сацкой от бережка,
От того ль бережка крутова,
От камешка горючего.
Как сильная буря поднималася:
Налетел на Сокол-корабль сизой орел,
Он все снасточки-бичевочки пооборвал,
Двенадцать парусов все поопустил.
Возговорил Добрыня Никитьевич:
— „Ты, названный брат, Илья Муромец,
Вынь из налучня свой тугой лук,
Наложи-ка свою калену стрелу,
Убей сиза орла во белу грудь».

(Сообщил М П. X-н).

Доселева про Киян-море не слыхано…

Доселева про Киян-море не слыхано,
А нониче на Киян-море сбираются:
Суцкой, Пруцкой, Новоторжинской *).
Снаряжали они тридцать кораблей без единого,
Про себя они украшали Сокол-корабль:
Вместо мачты ставили древо кипарисово,
А снасточки-бичевочки шелковые,
О двенадцати тонких парусах,
Тонких, белыих, полотняныих.
Весь Сокол-корабль изукрашенный.
Мелким жемчугом изувешанный.
На корме-то они сажали Илью-Муромца,
А на нос же Добрыню Никитича.
Стал отваливать кораблик от берега,
От того ли бережка крутенького,
От мелка песочка сыпучего,
От камышика, да зеленого.
И пошел корабль во сине-море,
Да невзгодица прилучилася:
Не далеко на дереве сидел стар-сизой-орел,
Он сидел, сидел и не давал им выходу
И от духу его не стало ходу Соколу-кораблю.
Зарывается от сиз-орла
Сокол-корабль во сизу волну.
И возговорил Илья Муромец,
Илья Муромец, сын Иванович:
— „Уж ты общий, большой наш брат,
Брать названный, Добрыня Никитьевич,
Ты подай мне лук во пятнадцать пуд!»
И тугой свой лук он натягивал,
Калену стрелу на тетивочку он накладывал,
Он убил орла во белую грудь,
Во белую грудь, в ретиво сердце,
Он упал, наш сизой орел, во сине море, во Каспицкое
И тогда пошел корабль вольной птицею.

(„Уральское казачье войско», Рябинина, 1866 года, т. I, стр. 385).

___________
*) Полагать надо, это будут: Свейской (Шведский), Прусский и Норвежский, соседние между собою и с нами северные короли.